Я сказал ей, что, если строить догадки о причине его самоубийства, скорее, это его ошибочное убеждение, что он безнадежен и бесполезен, так что жить не стоит вообще. Поскольку Кей не контролировала мысли брата, то не могла нести ответственность за нелогичные предположения, которые привели его к смерти. Это были его ошибки, а не ее. Таким образом, принимая на себя ответственность за его настроение и поступки, она пыталась повлиять на то, что было не в ее власти. Самое большее, чего от нее можно было ожидать, – попытаться стать помощником, как она и поступала в пределах своих возможностей.

Я подчеркнул, что, к сожалению, ей не хватало знаний, чтобы предотвратить смерть брата. Если бы она поняла, что он собирается совершить попытку самоубийства, то сделала бы все возможное, чтобы помешать. Однако, поскольку ей это было неизвестно, она не могла ничего сделать. Поэтому, обвиняя себя в его смерти, Кей ошибочно предположила, что может предсказать будущее с абсолютной уверенностью и что все знания во вселенной – в ее распоряжении. Поскольку оба эти предположения были крайне нереалистичными, у Кей нет причин презирать себя. Я указал, что даже профессиональные терапевты не непогрешимы в своем знании человеческой природы и суицидальным пациентам часто удается обмануть их, несмотря на весь профессионализм.

Все эти доводы указывают на то, что было серьезной ошибкой нести ответственность за поведение брата, потому что она в конечном счете не контролировала его. Я подчеркнул, что в действительности Кей несет ответственность за свою собственную жизнь и благополучие. В этот момент ее осенило: она ведет себя безответственно не потому, что «подвела его», а потому, что позволила себе впасть в депрессию и помышлять о самоубийстве. Ответственное поведение в данном случае заключалась в том, чтобы отказаться от чувства вины и выйти из депрессии, а затем стремиться вести счастливую и радостную жизнь. Вот как будет выглядеть ответственность в отношении себя.

После этого обсуждения у Кей быстро улучшилось настроение. Она объяснила это глубокими изменениями в отношении к себе. Она поняла, что мы разоблачили те заблуждения, из-за которых она хотела убить себя. Затем она предпочла продолжить терапию, чтобы поработать над повышением качества жизни и развеять хроническое чувство безысходности, которое изводило ее многие годы до самоубийства брата.

Возникает вопрос: какова природа «здоровой грусти», которая не поражена искажениями? Или, говоря другими словами, – неужели грусть действительно означает страдания?

Не могу утверждать, что знаю окончательный ответ на этот вопрос, но хотел бы поделиться опытом из тех времен, когда я был неуверенным студентом-медиком и делал обход в урологическом отделении больницы при медицинском центре Стэнфордского университета в Калифорнии. Мне было поручено ухаживать за пожилым человеком, которому недавно успешно удалили опухоль почки. Сотрудники ожидали, что его быстро выпишут из больницы, но вдруг состояние его печени начало ухудшаться, и доктора обнаружили, что опухоль дала метастазы в печень. С этим досадным осложнением ничего нельзя было поделать, и за несколько следующих дней здоровье пациента быстро ухудшилось. По мере того как его печень отказывала, он начал медленно слабеть, погружаясь в бессознательное состояние. Его жена, осознавая серьезность ситуации, приехала и сидела возле него ночью и днем двое суток. Когда она уставала, то склоняла голову на его кровать, но так и не покинула его. Иногда она гладила его по голове и говорила: «Ты мой муж, и я люблю тебя». Поскольку он был в критическом состоянии, члены его большой семьи, включая детей, внуков и правнуков, начали приезжать в больницу из разных уголков Калифорнии.

Вечером доктор, за которым я был закреплен, попросил меня остаться с пациентом. Когда я вошел в палату, то понял, что он погружается в кому. В палате было восемь или десять родственников, одни очень старые, а другие очень молодые. Хотя они смутно осознавали тяжесть состояния пациента, им не сообщили о том, насколько серьезной была ситуация. Один из сыновей, чувствуя, что отец близок к смерти, спросил, собираюсь ли я удалять катетер из мочевого пузыря. Я понял, что удаление катетера даст семье знак, что пациент умирает, и пошел спросить медсестер, насколько это уместно. Медсестры сказали, что имеет смысл это сделать, потому что он действительно умирает. Они показали мне, как выполнить эту процедуру, я вернулся к пациенту и сделал это, пока семья ждала. Как только я закончил, они поняли, что теперь он лишился поддержки, и сын сказал: «Спасибо, я знаю, что ему было неудобно, и он бы оценил это». Затем он повернулся ко мне и спросил: «Доктор, каково его состояние? Чего нам ожидать?»

Я почувствовал внезапный приступ горя. Я чувствовал близость с этим добрым, вежливым человеком, потому что он напоминал мне собственного деда, и понял, что у меня по щекам текли слезы. Я должен был принять решение: либо оставаться в палате и позволить семье увидеть мои слезы, когда я буду говорить с ними, либо уйти и попытаться скрыть свои чувства. Я решил остаться и с чувством сказал: «Он прекрасный человек и все еще слышит вас, хотя он почти в коме; пришло время побыть рядом и попрощаться с ним». Затем я вышел из комнаты и разрыдался. Члены семьи также плакали и сидели на его кровати, разговаривая с ним и прощаясь. В течение следующего часа его кома углубилась, а потом он потерял сознание и умер.

Хотя его смерть принесла глубокую печаль его семье, во всем этом была нежность и красота, которые я никогда не забуду. Чувство утраты и рыдания напомнили мне: «Ты можешь любить. Ты можешь волноваться за кого-то». Это превратило мое горе во вдохновляющий опыт, абсолютно лишенный боли или страданий. С тех пор у меня было множество переживаний, которые похожим образом подействовали на меня. Для меня горе – это возвышающий опыт гигантской силы.

Будучи студентом-медиком, я беспокоился, что персонал может счесть мое поведение неуместным. Но позже главный врач отделения отвел меня в сторону и сообщил, что семья пациента попросила его выразить мне признательность за то, что я общался с ними и помог сделать уход их родственника глубоко личным и красивым. Он сказал, что тоже всегда с большой симпатией относился к этому человеку, и показал мне нарисованную им картину – изображение лошади – на стене кабинета. В этом эпизоде было отпускание, чувство завершения и прощание. Все это ничуть не ужасало, а на самом деле принесло ощущение спокойствия и тепла и добавило жизни глубины и насыщенности.

Часть IV

Профилактика и личностный рост

Глава 10

Причина всех проблем

Когда ваша депрессия исчезнет, вы столкнетесь с большим соблазном расслабиться и начать получать удовольствие от жизни. Конечно, вы имеете на это полное право. Ближе к концу терапии многие пациенты говорят мне, что так хорошо еще никогда себя не чувствовали. Иногда кажется, что чем более безнадежной, тяжелой и неизлечимой казалась депрессия, тем более безграничным и восхитительным будет ощущение счастья и выросшей самооценки, как только она закончится. По мере того как вы начнете чувствовать себя лучше, исчезновение пессимистичного настроя будет таким же быстрым и закономерным, как таяние снега весной. Вы можете даже удивляться, как такие нереалистичные мысли вообще пришли вам в голову. Эта глубокая трансформация человеческого духа никогда не перестает меня удивлять. Снова и снова я обретаю возможность наблюдать эту магическую метаморфозу в повседневной практике.

Поскольку изменения в вашем мировоззрении могут быть очень сильными, вы, вероятно, почувствуете уверенность, что ваша грусть исчезла навсегда. Но как бы то ни было, невидимый остаток длительного упадка настроения останется. Если его не исправлять и не устранять, вы окажетесь уязвимы к новым приступам депрессии в будущем.